Основной вопрос политической современности состоит в том, в какой момент политическая активность масс трансформируется в массовое доносительство. Проще сказать, основной вопрос политической современности: "Что такое донос?". Преступное ли это деяние, ввергающее нас в дополитическое состояние? Или, наоборот, основополагающее проявление гражданской социализации, которое возвышает политику до состояния всеобщего шантажа (который сделал ее определением Фуко)?

Все эти вопросы, больше смахивают на апории, нисколько не теряя актуальности. Это в домодернистскую эпоху за политическое состояние подданных отвечает суверен, гарантирующие сословные права и привилегии. За гражданское состояние отвечают сами граждане. Принуждение к свободе, о которой писал Руссо, возникает не "сверху", а "снизу". Оно срабатывает наподобие цепной реакции. Лучшее название для него - "поветрие" – из лексикона маоцзедуновского агитпропа. "Ветры перемен" тоже "поветрие".

Тоталитаризим, если говорить о нем серьезно, обозначает трансферт свободы с коллективного на индивидуальный уровень.

Не противопоставление равенства и свободы создает эффект тоталитарного режима власти, а экстатическое моделирование свободы. Свобода для всех единообразным способом приравнивается к свободе для каждого. Это обычно путают с архаической свободой, основанной на принадлежности к коллективному политическому телу. Об этой модели свободы напоминает современный корпоративизм, в том числе доктрина корпоративного государства.

Однако тоталитаризм ни в коем случае не связан с воссозданием архаики. Это масштабный и унифицированный перенос коллективной политической телесности на индивидуальный уровень, если угодно, трансляция роли суверена по модели которой штампуется гражданин. В описанной трансляции - суть превращения политики в производство, политический индустриализм как он есть.

Лозунг объявленной Медведевым модернизации: выбрать деиндустриализацию политики, заменив ее коммуникативной ("умной") экономикой. Медиасреды исполняют ту роль, которую играла на волне шестидесянического тренда наука - непосредственной производительной силы. В этом может состоять фатальная ошибка, ибо медиасреды ничего не производят, кроме шумов и "движух". Хуже того: медиасреды превращают донос из сообщения в средство коммуникация, message в medium. Блогинг - это современная форма войны всех против всех, заведомо "холодная война", но низкий градус накала лишь исключает всякую возможность ее завершения и диалектического преодоления альтернатив. Тем химеричнее выглядят те политические альтернативы, которые все же предлагает медиасреда.

Во-первых, неокорпоративизм, когда политикой становится стратегия "против кого будем дружить". Речь не идет ни о какой возгонке "своих" и "чужих" в логике античного определения свободы как сопринадлежности. Сопринадлежность диктуется ситуацией, в особенности, ситуацией распределения статусных ролей. Ближе всего к такому пониманию политики - клиентеллизм. Клиентеллизм закономерным образом возникает из духа коррупции, но является как бы ее позитивной стороной - "мы взятки берем, но и жить даем", "мы, конечно, сволочи, но без нас вы вообще пропадете" и проч.

Это все реанимация окарикатуренных домодернистских форм организации власти, не имеющих ничего общего с гражданско-политическим участием. Клиентеллизм часто маркирован как антиобывательская стратегия, порывающая с политиками офисного планктона и мелких лавочников. "Общее", как представляется клиентеллистам, бросает в их случае вызов "частному", что, разумеется, совершенно не так, ибо клиентеллистская позиция находится в наибольшей оппозиции платоническому искусству общности или руссоистскому народному волеизъявлению. Политика клиентеллистов сводится к имитации общей воли и интересов в тех случаях, когда они неуместны, и подрыву общностей в любых случаях, когда они действительно имеют шанс возникнуть. Отсюда показная "левизна" и демонстративный "антифашизм" клиентеллистов.

Во-вторых, неоиндивидуализм, который также предполагает возвращение к домодернистской политике, но уже в ипостаси суверена без государства, гения без творчества, теократа-атеиста. Неоиндивидуализм предполагает трогательное единение богемных "правых", кафедральных пророков и бизнес-гуру вроде Тинькова и Чичваркина. Если фэйковые левые банкоротят общности, подменяя их "движухой", в которой политическое участие превращается в кастинг статистов, то фэйковые правые кошмарят субъектов. Их тезис: "Никто не может быть субъектом!"

Из политического действия изымается уже не принцип участия (статист не участвует, а несет функции, "привлекается"), но и сама возможность авторства - никто ни за что не отвечает и меньше всего отвечает за себя и собственную судьбу. В одно целое сливается криминальное избегание ответственности ("вор тот, кто пойман", то есть, поименован, назван), либертарианская критика долга в политике (в частности, фашизм рассматривается как воплощение слишком тесного соприкосновения политики и долга), а также постструктуралистское предубеждение против фигуры автора и самой возможности "имени собственного".

Индивидуальные возможности трактуются одновременно по теократической модели помазанничества и по неолиберальной модели человеческого капитала. Капитализации подвергается все что угодно, однако подвергать капитализации могут не каждые - только избранные. Они - это и есть держатели человеческого капитала, разумеется, не только своего собственного, а значит ловцы душ, дирижеры сердец, дрессировщики тел. Статус помазанника мирового капитала - предел нуворишеских мечтаний и основа доктринального индивидуализма.

Обе описанные альтернативы сходятся в одном - в сворачивании политики как производства. Примечательно, что при этом они выступают как две ведущие политические силы. Если "модернизация" будет моментом окончательного воцарения, мы действительно вернемся в домодерновое состояние (как раньше с большой уверенностью в своей правоте загнали себя в "третьий мир"). Призыв к "ненасильственной" модернизации не должен быть призывом к деполитизации современности, а также к изъятию модерна (как совокупного опыта Нового времени) из политики. Постмодернизация – хороший лозунг, если не понимать под ним превращение модернизации в парад реликтов XVII века, к территориальным границам которого вернулась сегодня Россия.

Ненасильственная модернизация – это, прежде всего, новые формы политического производства, способные создавать гражданина. Для его появления нужна, как всегда, масса условий, но в итоге он, как водится, может возникнуть только из ничего. Суть постмодернизации - в том, что она предполагает осовременивание в ситуации, когда претерпели банкротство все без исключения модели воспитательной политики, доставшиеся от эпохи Просвещения и олицетворявшие собой модерн. Медиасреда стала коллективным воплощением суверенного авторитета, для освобождения от которого Имманиул Кант не предусмотрел никаких рецептур. В мире Канта рассуждение (информационная власть) и повиновение (административная власть) можно было разделить хотя бы сугубо аналитически. Сегодня, когда две эти разновидности власти полностью нераздельны, осовременивание сводится к новым стратегиям информирования (то есть буквально, помещения в форму). Однако в этом и заключена ловушка. Именно поэтому постмодернизация содержит в себе отсылку к тому, о чем не может быть никакой информации...