С. БУНТМАН: Добрый вечер! «Особое мнение» по пятницам. У нас сегодня нет Николая Сванидзе в 17 часов, зато есть Владимир Милов.

В. МИЛОВ: Здравствуйте.

С. БУНТМАН: Мы поговорим о вчерашнем послании, хотя здесь у нас слушатели задают вопросы в Интернете: «Если у вас останется хоть сколько-нибудь от послания…» и дальше вопрос идёт. Вся модернизация, например, здесь с конкретного вопроса можно начать. Никола с теоретической физикой: «Как Вы считаете, совместимы ли призывы президента увеличивать добычу полезных ископаемых и одновременно стремиться к построению инновационной экономики? Мне кажется модернизация возможна только при последовательном и долговременном уменьшении экспорта углеводородов».

В. МИЛОВ: Ой, это такая богатая тема. Хорошо, что мы сразу перескочили с послания Медведева. Честно говоря, у меня нет большого энтузиазма обсуждать очередной текст ни о чём. Про сырьевую экономику у нас давно говорят. С брежневских времён в программных документах компартии у нас постоянно шла речь о том, что нам надо, как сейчас стало модным говорить, диверсифицировать структуру экономики от сырья к чему-то, тогда к машиностроению.

Я сейчас чувствую в этих фразах наших руководителей проскальзывает, что они под диверсификацией понимают диверсификацию в сторону тяжёлой промышленности.

С. БУНТМАН: Из критики Геннадия Андреевича было – надо развивать машиностроительную базу.

В. МИЛОВ: Смотрите, Сергей, два простых тезиса. Первый. Те проблемы, которые у нас сегодня в экономике происходят и о которых Медведев вчера говорил, признал наконец, что мы падаем сильнее всех остальных, это вовсе не от сырья. Давайте посмотрим на статистику, хотя бы по первому полугодию или 9 месяцев. Что больше всего упало по вкладу в ВВП. Это упала обрабатывающая промышленность, строительства. Финансовые услуги, недвижимость. Мы видим, что добавленная стоимость добычи полезных ископаемых упала процента на 3. Это падение 10%-ное связано не с тем ,что мы сильно зависим от сырья.

Как раз сырьё является стабилизирующим фактором. Например, некоторое замедление темпов промышленного спада в сентябре было связано с тем, что пошла нефтянка, запустили Иванкурское месторождение. Это, правда, временное оживление. Ничего не стабилизировалось, и единственное, из-за чего мы получили некоторое замедление промышленного спада, с минус 15 до минус 9, всё равно много, это только из-за того, что добыча нефти пошла.

Когда Медведев говорит, что кризис из-за того, что мы слишком зависим от сырья, это не совсем так. И второе. Как нам в контексте разговоров о диверсификации воспринимать сырьевой сектор? Некоторые люди идут до абсурда, подходят к этой проблеме и объявляют его злом и говорят, что надо его угробить и тогда мы заживём.

С. БУНТМАН: Вам не надоел разговор про иглу?

В. МИЛОВ: Надоел, конечно, хотя игла имеет место. Но вопрос не в том, что нам надо задушить нефтегазовую сферу, чтобы стать высокоинновационной экономикой. Есть многие африканские страны, где нет нефти и науки. С другой стороны есть пример таких стран, как Норвегия, Канада и Австралия, которые очень успешно развивались по сырьевой модели, но смогли диверсифицировать свою экономику и развивать и другие секторы, в том числе высокотехнологичные.

Такие государства есть в Персидском заливе, Бахрейн, у него больше половины ВВП – это не добыча нефти и газа, а финансовая сфера и торговля и различные другие сектора экономики. Вопрос диверсификации – это не вопрос того, что нам надо угробить нефтянку. Это более серьёзный разговор, чтобы создать научный центр в стране или какие-то инкубаторы, о чём вчера говорил Медведев.

С. БУНТМАН: Меня поразило количество деталей у Медведева. С одной стороны общие слова, а с другой стороны в какой-то определённой проблеме очень много деталей. И кажется, что в этом узел.

В. МИЛОВ: Проблема в том, что несмотря на то, что его считают более современным человеком, чем Путина, он всё равно от этого наследия советского мышления не отошёл. Он играет, как конструктор, он думает, какую бы гаечку мне, руководителю, подкрутить. А на самом деле модернизация и диверсификация экономики в современном мире, где есть масса сложных, глобальных процессов, это такое дело, которое никакое правительство сдвинуть в режиме ручного управления не может.

Для этого нужно дать свободу гражданам страны, предпринимательству, для инноваций, создать для этого благоприятные условия и тогда у экономики появится шанс своё инновационное будущее нащупать. Например, мы, демократическая оппозиция, прямо говорим об одной проблеме, которая на наш взгляд является важнейшим препятствием для перехода экономики на инновационные рельсы. Из страны уезжают талантливые квалифицированные люди.

С. БУНТМАН: Это тоже экономическая проблема, нет денег, условий.

В. МИЛОВ: Люди уезжают потому, что здесь небезопасно, здесь плохая инфраструктура, детей опасно в школу отпускать. Конечно, им удобнее где-нибудь в Кембридже заниматься своими исследованиями.

С. БУНТМАН: У нас стреляют реже в школах, чем в Штатах.

В. МИЛОВ: Чем в России, которая находится в мировой двадцатке по числу убийств на 100 тыс. населения, вместе с таким странами, как Колумбия, Гондурас, Южная Африка. Люди уезжают оттого, что качество жизни в России низкое. Я ни разу не увидел ни в каких программных документах Медведева серьёзных слов о том, как на м остановить утечку мозгов и как нам привлечь сюда людей. Он что-то говорил о том, что давайте-ка, возвращайтесь назад.

С. БУНТМАН: Вчера Медведев сказал: «Мы будем оттуда, от вас, принимать ваши предложения. Подумайте, там сидючи…»

В. МИЛОВ: Это является росписью в капитуляции. Что давайте, присылайте по e-mail все эти вещи, потому что мы уже не ждём, что вы вернётесь, потому что понимаем, что не вернётесь, потому что вам здесь плохо живётся.

С. БУНТМАН: Это одна проблема. Свобода, утечка мозгов. У нас всегда сравнивают с какими-нибудь 90-ми годами, когда у нас была достаточно рыночная, свободная экономика и ничего, никакой диверсификации не было.

В. МИЛОВ: У нас было очень низкое качество жизни, в 90-е. Оно постепенно улучшалось. Тем не менее, мы примерно на том же уровне и сейчас находимся. Мы не особенно далеко оторвались. Тогда был основной вал отъездов, криминал был в разгуле, инфраструктура советская коммунальная, как была, так и осталась. Все эти проблемы никуда от нас не делись. Если говорить о диверсификации, там есть масса серьёзных вещей, которые нужно делать.

Надо понимать ещё одно важное условие – это стабильность условий работы для бизнеса, это гарантии частной собственности, в том числе интеллектуальной, с которой у нас ничего так особенно и не сдвинулось. Мы видим, как нас ни пытались убедить, что дело ЮКОСа было исключением, чуть ли ни каждый месяц возникает что-то. То Чичваркин, то Норвежская компания «Теленор», у которой акции «Вымпелкома» пытаются отобрать, то с Гуцериевым, вроде как он собрался возвращаться и опять бизнес здесь вести.

С. БУНТМАН: Вот, с Гуцериевым обратный ход получается.

В. МИЛОВ: МВД говорит, что ничего против него не закрыто, все обвинения остаются в силе. Какая защита прав собственности! Надо понимать, что эти наукоёмкие секторы, которые и могут являться источником инновации, они гораздо более чувствительны к этим всем рискам, чем сырьё. Вот нефтянка привыкла, все нефтедобывающие компании мира привыкли работать в таких режимах, коррумпированных, непрозрачных, где завтра могут всё отобрать, они себе эти риски закладывают в бизнес-план и у них такие сверхприбыли от добычи нефти, что они это в принципе могут пережить.

Но как раз эти инновационноёмкие секторы, они очень сильно зависимы от такого рода рисков, пока в этом смысле ситуация не улучшится, что кто-то будет вкладывать здесь серьёзно деньги в эти сферы, я, честно говоря, сомневаюсь.

С. БУНТМАН: Есть ещё одна вещь, которая стала не совсем понятна, хотя она первой возымела последствия. Это история с Госкорпорациями и их преобразованием. Сейчас дано поручение правительству и председателю правительства до 1 марта разработать систему акционирования Госкорпораций. Я не понял систему, честно говоря. С одной стороны сказано, что Госкорпорации показали себя неэффективными – говорит Медведев. Дальше некая схема, к вопросу о деталях, некая схема, которая чрезвычайно запутана была и всё равно приходим к государству каким-то другим боком.

В. МИЛОВ: Ну, смотрите, разница в том, действительно я согласен, что весь этот разговор на высшем уровне власти про Госкорпорации, он скорее косметический. Разница в том, что есть нормальная форма функционирования хозяйственных предприятий – акционерное общество, где на РФ, когда владеет какими-то долями, является акционером и она может спросить с менеджеров, она должна спрашивать за то, насколько эффективно используется имущество, которое внесено в уставный капитал, насколько прибыльно работает это предприятие.

А что такое Госкорпорация? Это существо с непонятным статусом, которое за рамки закона об акционерных обществах выведено, никаким процедурам контроля со стороны акционеров, которые прописаны в законе, не подчиняется, в общем, может делать всё, что хочет со вверенным ему имуществом, деньгами. Это шаг в сторону преобразования Госкорпорации в АО – он правильный шаг.

Но это совсем не главная проблема. Главная проблема в том, что с созданием этих корпораций мы огромным образом раздули неэффективный госсектор в российской экономике. И как там внутри этого госсектора строится устройство компании, это не очень важно. Важно то, что туда вбрасываются огромные ресурсы, отдачи от них мы не видим, снижение объёмов вброса ресурсов не предполагается.

С. БУНТМАН: Но если они войдут в рамки, мы увидим, быть может?

В. МИЛОВ: Может быть. Хотя у нас Газпром или РЖД являются АО, и что? Можно слушателей спросить, много прозрачности? Постоянно всплывают истории всякие. Мой друг Алексей Навальный, известный борец за права акционеров, скажем, Газпрома или ВТБ, других таких государственных структур, там постоянно вскрывается что-то серьёзное, крупное. Поэтому преобразование в ООО – это, конечно, шаг вперёд, но это не кардинальное решение проблемы. Кардинальное решение проблемы в том, что мы плодили госсектор за последние пять лет очень активно.

Мы рухнули в результате больше чем на 10%, экономика. И госсектор в значительной степени пострадал сильнее, чем частный сектор, который как раз нас вытягивал. Вопрос в том, зачем это всё было надо и мне кажется, это повод говорить о сокращении размеров этого госсектора, о приватизации, о чём тоже начали говорить в последние месяцы, но только не Медведев вчера. А вовсе не о том, в какой форме эти госкомпании будут функционировать. Мне кажется, это десятое дело.

С. БУНТМАН: Почему Медведев не говорил о приватизации? Почему он зашёл с другой стороны? Или он так завуалировал приватизацию?

В. МИЛОВ: Они осторожно подходят к этой теме, даже те, кто говорил в правительстве, Кудрин, Шувалов, Набиуллина, они говорили о том, что из стратегических отраслей мы выходить не будем. Потому что власти захватили командные высоты в экономике, в самых сладких отраслях, где генерируется наибольшая прибыль, наибольший денежный поток. Конечно, расставаться с этим для них тяжёлая перспектива. Лукашенко ещё несколько лет назад заговорил о приватизации, когда его финансово припёрло к стенке.

Но кончилось это всё тем, что он пытается впихнуть западным инвесторам маленькие пакеты акций второстепенных предприятий.

С. БУНТМАН: Всё равно сохраняя весь контроль.

В. МИЛОВ: Боюсь, что наши разговоры правительства о приватизации тоже из этой оперы. И поэтому то, что Медведев осторожно подходит к этой теме, понятно, с командными высотами не хочется расставаться.

С. БУНТМАН: Владимир Мелов у нас в «Особом мнении». Задавайте вопросы по +7-985-970-45-45. Идёт и видео-трансляция, помимо радиопередачи и телевизионной. Ещё вопрос. Когда говорят об изменении структуры Госкорпораций, здесь очередной раз подчёркивается, что в принципе система, которая у нас создана. Это система правильная. Но каждый раз, когда Медведев вчера в своём послании описывал какую-то часть этой системы, представим её как Эйфелеву башню, какую опору ни взять, она здесь гнилая, здесь ржавая, почему же система правильная выходит?

В. МИЛОВ: Это одна из многих странностей в его послании. Он очень резко критикует. Он много вчера вещей сказал, если их перевести на правильный русский язык, будут выглядеть как приговор действующей системе. Он вынес приговор антикризисной политики, сказав о том, о чём мы, демократы, говорим с зимы. Что у нас никто не занимается стимулирование внутреннего спроса, он резко сокращаться пошёл и из-за этого может случиться вторая волна кризиса.

Вчера Медведев впервые из госчиновников сказал, что это большой провал политики в кризис, что правительство не занимается стимулированием потребительского спроса в России. Что касается Госкорпорации, он по частностям признаёт, что везде всё плохо, но при этом ничего не говорит о том, что система гнилая, её надо менять. Я только что высказался на эту тему, что здесь вопрос в неэффективном, нерыночном госсекторе, который ничего позитивного не плодит для экономики, кроме больших расходов, которые мы несём, налогоплательщики.

И почему он предпочитает после этого дискутировать о смене организационно-правовой формы, вместо того, чтобы раздолбать этот нерыночный сектор и ликвидировать его, как довесок у нас на шее, я не понимаю. Он открывает рот, но не произносит тех самых слов, которые являются точным диагнозом ситуации.

С. БУНТМАН: Его ли дело выносить точный диагноз ситуации? Потому что здесь получается парадокс. У него в руках, у него, у правительства, можно сколько угодно этими заниматься изысканиями, кто старший, кто главный. Там находятся все рычаги власти, способы изменения самой системы. Что на неё жаловаться, когда у тебя всё в руках? К кому это обращение?

В. МИЛОВ: Отсюда и вопрос. Его слова являются пиар-прикрытием для продолжения ничегонеделания и продолжения старого курса, многие в них ищут сигнал о том, что Медведев хочет действительно что-то поменять. Но для того, чтобы всерьёз воспринимать, не хватает конкретики, а что он предлагает сделать. Все говорят – пусть он уволит Путина. Ну хорошо, не может он уволить Путина, кто ему мешает назначить ещё одним вице-премьером правительства Юргенса, который отвечал бы за модернизацию, за инновации и работал бы в конкретной практической плоскости? Он даже и этого не делает.

Поэтому не знаю, мы тут обсуждаем полчаса его послание, а в реальности это же не первое, он года два как стал путинским преемником, он всё время произносит такого рода призывные речи, обращённые куда-то вперёд, но никакой конкретики мы, к сожалению, не видим.

С. БУНТМАН: Здесь тупик. Потому что нет пути, принципиального, системного выхода из положения.

В. МИЛОВ: Были у кого-то, не у меня, какие-то надежды, что Медведев, как новый человек в высшем руководстве, что-то туда привнесёт. Почти два года прошло, пока ничего не привнёс. Вчерашнее послание – это ещё одно доказательство того, что ничего серьёзного, кроме часовых поясов и летнего времени от него ждать не стоит.

С. БУНТМАН: Ну почему? Очень много говорилось об образовании. Например, в таких деталях даже, как умные здания, широкополосный Интернет во все школы.

В. МИЛОВ: Я ещё раз адресую наших слушателей к нашей программе «Триста шагов к свободе», где об этом прямо говорится. Медведев тоже признал вчера, что видят все, по результатам применения ЕГЭ видно, что у нас просто развалена система школьного образования. А это тот задел на будущее, потому что завтрашние школьники – это послезавтрашние инноваторы и сотрудники той самой инновационной экономики, которую мы хотим построить.

Так вот с таким качеством школьного образования, о чём мы говорим! Что серьёзного сказал Медведев по поводу того, как навести порядок в российских школах? Я ничего вчера не услышал. А у нас высшие руководители об образовании говорят в основном как об элитном клубе для тех, кто учится в некоторых престижных университетах. И всегда этот разговор слишком сконцентрирован на высшем образовании, что важно, но нельзя забывать о базе, о том провале в школьном образовании, который у нас есть.

Мы всё время говорим об этом в контексте лучших ВУЗов, наиболее талантливых выпускников. А если посмотреть в среднем, а не на рейтинговые ВУЗы, качество по России ВУЗовского образования тоже довольно сильно отстаёт от лучших мировых образцов. И в рейтингах любых, кроме московского и питерского Госуниверситетов, ничего вы не найдёте. Поэтому не знаю, я от благих слов жду перехода к какому-то серьёзному разговору о школьном образовании и о высшем образовании в широком контексте.

Максимум говорят про увеличение финансирования, хотя то, что получается на практике, сильно отстаёт от желаемого.

С. БУНТМАН: Что здесь нужно делать? Потому что разговоры, есть серьёзные, есть полусерьёзные, есть несерьёзные разговоры, разговоров вообще очень много, и об образовании тоже.

В. МИЛОВ: Сергей, просто если отвечать на этот вопрос, если Вы внимательно проанализируете текст Медведева, всё то, что он до этого говорил и писал, что он делает, Вы увидите, как только он доходит до конкретных проблем, где нужны решительные действия, часто понятно какие, много раз обсуждали ту же пенсионную реформу, Медведев упирается в какие-то барьерчики незримые и сразу делает шажок назад, пытаясь всё это свести до каких-то мелких технических штрижков. Так его послание.

Он доходит до стены, до барьера, разбивается о неё и уходит в какие-то частности, которые не в состоянии системную проблему решить. Вот убрать эти барьеры, эти барьеры – это та общественно-политическая система, которая в России выстроена, которая из-за неких корпоративных интересов той группировки, которая находится у власти, не хочет всерьёз заниматься развитием России, решением проблем нашей страны, и не хочет, чтобы об этом шёл открытый диалог в обществе, конкурировали различные точки зрения и различные политические силы, которые предлагают те или иные способы решения этих проблем.

С. БУНТМАН: После перерыва мы перейдём к вопросу о конкуренции, о политической системе, к которой мы подошли примерно на 105-ой минуте доклада, зашёл разговор наконец-то о политической системе. Сейчас конкретный вопрос. Чем политическая система мешает развитию школы среднего уровня? Нельзя трогать то, что выступает, то, что хорошо. Но подтягивать до среднего, формировать средний уровень и подтягивать низший.

В. МИЛОВ: Очень просто. Есть некий корпоративный клан, который составляет основу этой системы образования, который препятствует открытой дискуссии о болячках, которые там есть. И под общим лозунгом политической стабильности мы этой открытой дискуссии нигде не видим, а в итоге это происходит потому, что эта дискуссия угрожает чьим-то интересам, в той же сфере образования, например. Поэтому ничем не отличается. Образование, пенсионная система, армия, финансовая реформа. Что ни возьмите – открытая дискуссия и борьба взглядов, где тот, кто наберёт на выборах большее количество голосов и получает мандат что-то делать – это единственное лекарство в этой ситуации.

С. БУНТМАН: Владимир Милов. Мы продолжим через три минуты программу «Особое мнение»

НОВОСТИ

С. БУНТМАН: Продолжаем нашу программу, идущую на «Эхо Москвы», на телекомпании RTVi, у нас на сайте идёт видео-трансляция. Владимир Милов. Ведёт передачу Сергей Бунтман. Действительно, на 105-ой примерно минуте, чуть поближе к этому, Дмитрий Медведев перешёл к политической системе. И назвал это повышением конкуренции среди политических сил, равных условий борьбы для политических партий. Это выглядело как-то, даже одна деталь, вчера мы об этом много говорили и писали, что одна деталь про 35 членов Думы для Москвы, что это вообще позор конечно.

Очень всё здорово и весело, но это было настолько отделено от всех модернизационных и инновационных программ, как бы существует само по себе и самоценно. Я согласен, что это самоценно, но где здесь причинно-следственная связь, композиционная связь?

В. МИЛОВ: Действующие власти пытаются изобразить картинку таким образом, что открытая политическая конкуренция якобы опасна для страны, она ведёт к дестабилизации, к снижению безопасности граждан, - как Медведев писал в статье «Вперёд, Россия!» Это ровно то же, что Горбачёв говорил в декабре 1989 года на декабрьском пленуме ЦК, когда уже наелся перестройки в некотором смысле. После этого последовали все откаты назад. Он тоже говорил, что мы не позволим безопасность граждан ставить под угрозу тем, кто хочет дестабилизировать нашу политическую обстановку.

Вот это недоверие… Знаете, Игорь Юргенс, один из ближайших соратников Медведева, глава Института современного развития буквально за день до послания или чуть ли ни в день его, опубликовал на «Газете.ру» свою статью, как ответ, реакцию на статью Медведева, где сказал, что друзья, пока вы, господа руководители, не преодолеете в себе главную болезнь – недоверие к гражданам собственной страны, вы никуда с модернизацией далеко не сдвинетесь.

И эта политическая часть вчерашнего послания Медведева чётко свидетельствует о том, что по-прежнему нам не доверяют, они считают, что знают лучше, как политическая система должна быть устроена. Они в рамках своего разрешённого политического поля готовы этим игрушечным партиям снижать барьеры, отменять подписи, давать несколько стульев в ГД, но неразрешённую часть политического поля, которая им не нравится, они как и раньше, не готовы к игре допускать.

Мне кажется, проблема в том, что этот официально неоформленный политический спектр, его размеры растут. Мы видим, что есть демократическая оппозиция, которая никак не представлена в парламентских структурах, мы видим 4 ноября, какими серьёзные были по масштабам демонстрации националистов, которые тоже нигде официально не представлены. Мы видим, что на левом фронте…

С. БУНТМАН: Они серьёзные только в виду несобранности, мне кажется, демократической оппозиции.

В. МИЛОВ: Просто у каждого, скорее всего, есть своя ниша. Если Вы хотите сказать о том, что они больше демократических демонстраций, да, скорее всего это наша недоработка, что наши митинги меньше. Посмотрите на левый фланг. Там есть много сил коммунистического, социалистического толка, которые тоже плохо представлены в официальном политическом спектре, потому что КПРФ вряд ли можно считать полноценным представителем. Я боюсь, что окончится это всё плохо, потому что очень сильно растут размеры того политического поля, которое не допущено в России к обсуждению и принятию решений.

Мы с коллегами обсуждали, кто-то высказывал такое мнение, что если завтра объявить свободу прессы, отмену цензуры и свободные выборы, вполне возможно, что несистемная оппозиция, разная, не только демократическая, могла бы на этих выборах больше половины голосов набрать, утерев нос всем тем партиям, которые сегодня представлены в ГД и якобы только они представляют…

С. БУНТМАН: Не факт, Владимир, у нас нет инструмента для измерения, у нас нет барометра, гигрометра…

В. МИЛОВ: Таким инструментом могли бы быть свободные выборы, но с медведевскими новациями мы только всё дальше от них уходим.

С. БУНТМАН: Почему дальше? Пять процентов лучше, чем семь.

В. МИЛОВ: Лучше для кого, Сергей? Для тех, кто получил у Суркова минюстовскую лицензию на ведение деятельности, как партия? Понятно же, что не всем дадут эту лицензию. Мы видели отказы тем, кто приходил с заявками, имея за спиной подписи десятков тысяч граждан, отказывали в этой лицензии. Для тех, кто в клуб допущен, будет 5%, но растёт число тех, кто не допущен, растёт их популярность. Поэтому этот разрыв – это штука опасная для страны. И то, что Медведев об этом ничего не говорит, мне кажется, это попахивает нехорошими в будущем последствиями.

С. БУНТМАН: А может они действительно думают, что вот так вот здесь потихоньку, сначала всё зажав, потихоньку разжимая, можно придти к каким-то цивилизованным, как им кажется, выборам, без таких всплесков, выборам, политической деятельности, политической конкуренции, которую они считают цивилизованной.

В. МИЛОВ: Во-первых, я категорически отказываюсь дискутировать в терминах того, что я должен подчиняться тому, что они считают. Их никто не назначал.

С. БУНТМАН: Просто мне хочется смоделировать мышление.

В. МИЛОВ: Их никто не назначал людьми, которые за российский народ вправе решать, что нашему народу надо, а что нет. Во-вторых, они 10 лет уже пробуют, Сергей, и мы видим, что движение всё время шло только в одном направлении. И Медведев вчера дал понять, что ничего серьёзно менять в этом плане не собирается. Тем более, что буквально за две недели до этого он по сути одобрил абсолютно издевательское насилие над выборами в день 11 октября во всех регионах страны.

Кроме этого, буквально вчера после оглашения его послания Эдуард Лимонов получил административный арест на 10 суток. Давно такого не было, чтобы оппозиционеры, которые просто выходят на площадь для того, чтобы воспользоваться своим конституционным правом на свободу собраний, получали арест на 10 суток.

С. БУНТМАН: Прочитайте очень жёсткий блог Захара Прилепина у нас на сайте.

В. МИЛОВ: И то, что Медведев ни слова об этом не сказал, просто означает, что ему нравится такое насилие над выборами, над правом граждан выходить на улицу и свободно участвовать в демонстрациях. Если Вы хотите спросить о том, что они параллельно, зажимая свободу, что-то хорошее сделают с Россией, слушайте, они 10 лет пробуют. Дороги, что ли, они построили? Армию модернизировали? Пенсионную систему поменяли? Что они вообще сделали для того, чтобы можно было этими 10 годами гордиться? Ничего.

С. БУНТМАН: Спасли страну от развала.

В. МИЛОВ: В основном, боюсь, что мы сейчас уйдём в длинную дискуссию. От террористической опасности – у меня вопрос – какой ценой? Мы немедленно перейдём к разговору о том, какой ценой была достигнута то, что они называют стабилизацией. А недавно Медведев в той же статье «Вперёд, Россия!» открыто признался, что да, на Кавказе люди не знают покоя. И он же заговорил вчера о том, что нужно вводить специальный пост вице-премьера, уполномоченного по Северному Кавказу.

Если помните, такая же история была сразу после бесланской трагедии, когда была создана особая федеральная комиссия по Кавказу, её возглавил Козак. Что-то она три года проработала и не видно, чтобы добилась серьёзных сдвигов. Хорошо, они под какими-то благими лозунгами зажимают свободу политической деятельности, свободу прессы для того, чтобы радикалы не мешали модернизировать страну. Господа! Что вы модернизировали за 10 лет? Покажите хоть одно доказательство, справку!

С. БУНТМАН: Есть ещё одна показательная деталь. Может быть это такой штрих, который проходит через всё послание. Медведев постоянно призывает проявлять инициативу, постоянно предлагает развивать то или иное общественное движение в сторону благотворительности, неправительственных организаций, предлагает какие-то, на мой взгляд, кстати говоря, сложную, непонятную и очень коррупциёмкую форму благотворительной деятельности в регионах, предоставление зданий.

Но нет ни одной… делайте что хотите, лишь бы в рамках закона.

В. МИЛОВ: А закон при этом такой, что соблюсти и исполнить его в полном объёме крайне сложно. Для тех же НКО это вообще…

С. БУНТМАН: Говорит, что мы изменим закон.

В. МИЛОВ: А что он делал полтора года до этого? Я ещё посмотрю, как он изменит, потому что там начнётся тот же самый визг по поводу того, что вот будет страшное иностранное финансирование, которое у нас оранжевую революцию проспонсирует. Мы говорим о том, чтобы высвободить инициативу людей, а на практике всё больше ограничений. Вот на бизнес посмотрите. Кстати, когда Медведев становился президентом, это был один из его программных тезисов – поддерживать малый и средний бизнес.

Это очень важный элемент в политике диверсификации структуры экономики от нефти к другим сферам. Мы видим эти очереди за перерегистрацию ООО с нового года, мы видим повышение налогов. Очень серьёзное повышение ЕСН, которое как раз по малому бизнесу ударит, повышение транспортного налога. Поэтому когда мы переходим от благих слов к анализу практической реальности, мы видим, что этих барьерчиков, стен, ограничений в нашей жизни становится с каждым днём всё больше. И Медведев ничего на эти вопросы в своём послании вчера не ответил.

С. БУНТМАН: Да, действительно, есть ощущение, что при всей модернизации идёт просто-напросто укрепление существующей системы.

В. МИЛОВ: И при этом идёт пиар-кампания, направленная на то, что мы сейчас что-то улучшим, в сфере медицинской техники, в лекарствах, в некоммерческих организациях, а на самом деле сплошное ужесточение.

С. БУНТМАН: Владимир Милов. Спасибо большое. Это было «Особое мнение».