Разорившийся бизнесмен Юрий Меркинд, который в середине марта застрелил двух своих дочерей и жену, сегодня должен представлять интерес не только для следствия и прокуратуры. Если прибавить к его злодеянию еще несколько пускай и не столь драматических, но не менее известных событий, получится необычайно важная для общества картина: в России появился новый социальный тип, заслуживающий самого пристального внимания.

В городе Зеленограде в блочной пятиэтажке тридцатилетний мужчина голыми (неэлегантный оборот, но полнота картины-то нужна) руками вырвал чугунную ванну из бетонного ее гнездышка и выбросил в окно. Причина случившегося - нервный срыв: мужчина, временно не работающий менеджер торгового зала, получил известие, что жена только что подарила ему третью дочку.

В это самое время немолодой американец Кент Коуч из штата Орегон (рассказ об этом прекрасном неврастенике никак не доказывает появление в России нового социального типа, но мне понадобился сам поступок, а именно - пример действия странного, но никак не трагического) уже покупал воздушные шарики. Жена годами упрекала г-на Коуча, что он не может поднять задницу со своего кресла возле телевизора. В пику жене мистер Коуч купил сто гелиевых шаров, привязал их к креслу и улетел за триста километров. Летел восемь часов - наверное, фея падающего домика из Страны Оз спасла его (а прохожих из Зеленограда, наверное, спасла фея падающей ванны из страны "ноль-три"). Милый поступок. Местные публицисты долго спорили о причинах совершенного: был ли у г-на Коуча нервный срыв или тут пример удачно спланированной рекламной акции. Сходятся в одном - поступок бесстрашный.

Выкинуть ванну в окно из-за того, что твоя жена родила третью девочку, - тоже поступок по-своему бесстрашный.

Что ж, перед нами два примера. Жест отчаяния и - возможно - рекламная акция. Но разве рекламная акция не может быть жестом отчаяния? Вот, например, рекламную акцию Mirax Group принято считать очень нервным поступком.

Сергей Полонский, президент строительной компании Mirax, водит экскурсии по этажам своей башни "Федерация" самого высокого офисного центра страны в самом сердце недостроенного московского Сити. Экскурсия с шампанским стоит сто долларов на одного любопытствующего и проводится под симпатичным слоганом: "Продаем все, очень нужны деньги!". Заявленная цель - привлечь внимание, увеличить число покупателей, показать возможным клиентам величественные апартаменты. Что тут от нервного срыва? Просто хорошее чувство юмора у Mirax, а сам Сергей Полонский ведет себя "френдли" по отношению к будущим клиентам.

Но нужно ведь знать ситуацию. Человека, в конце концов, надо знать. Сергей Полонский никогда не славился особенным чувством юмора. По крайней мере, такая добродетель, как умение "посмеяться над собой", за ним особенно не наблюдалась. Это, скорее, в стиле бывшего владельца "Евросети" Чичваркина - посмеяться. Хотя у Чичваркина ч/ю тоже довольно-таки свирепое.

Сергей Полонский - высокий, красивый и богатый человек. В свое время этот блестящий богач намеревался стать космическим туристом. Приключение, по слухам, сорвалось лишь оттого, что не нашлось скафандра на двухметровый его рост. Маловата оказалась кольчужка. Но в определенном смысле Полонский давно уже отправился в космос, и именно что без скафандра - незащищенным влетел он в бриллиантовый космос богатства, в сверкающее нежное бездушное пространство. Не подготовился он к жестким излучениям. Ведь с чего начинал-то?

Продавал мороженое в поездах. Вместе с компаньоном Кириленко совершил подвиг аскезы - в надежде умилостивить стихию больших денег отказался от просмотра телевизора до тех самых пор, пока не заработается первый миллион. Это ж какую силу воли надо иметь! Отказались, так сказать, от сладкого спартанцы. И вот нахлынула взрослая изобильная жизнь - охрана, тщательно, как в Кремлевском полку, подобранная по росту и весу; стеклянная башня "Федерация", горящая бешеным электрическим светом; сынишка, нареченный Мираксом; вывоз менеджеров в Камбоджу, в джунгли, чтоб учились хватке. Ну и ударил космос в голову.

Начал г-н Полонский жестко излучать: "у кого нет миллиарда, тот может идти в жопу" и так далее. Общеизвестны эти его mot, даже цитировать необязательно. Так что "Продаем все, очень нужны деньги!" - это, вполне возможно, очень даже не смешно. То есть сами рекламщики придумали, чтобы с самоиронией, для понимающей улыбки, а брезжит настоящий страх, задувает живым ветром.

Ведь что такое нервный срыв? Это когда уже не страшно. Страха больше нет, уже не страшно сорвался с социальной привязи. Стыд не важен. Совсем по пословице роддомовских докторов: "Когда больно - не стыдно".

Точка невозврата

Вы знаете, что чаще всего делают уволенные "белые воротнички"? Разбивают свои мобильные телефоны. Это как бы разрыв связи. Точка невозврата. Акция непослушания. Андрей Белый называл эмоцию непослушания "невыдирными чащобами самотерза" и приводил пример классического тихого нервного срыва: "Бритт (знакомый Андрея Белого, англичанин) тридцать пять лет ходил во фраке по салонам, нажив себе сплин; чтобы бежать от такой жизни, однажды он стал на карачки перед леди и лордами, издал звук наподобие воя, на четвереньках выбежал в переднюю, на пароход - и в Париж".

Это очень важно, что стал на карачки, это чтобы не вернуться. Потому что нервный срыв - это когда человек выпадает из кокона обыденности. Он не знает больше, что такое "правила игры", он не связан общественным договором. Он остается один на один с роком, поистине античным. Голый человек на голой земле. Он совершает бесстыдные демонстративные действия.

Кстати, любая акция протеста - это общественный нервный срыв. И те слова, что я слышала, например, в Пикалёве, только подтверждают это. Я спрашивала: "А не страшно выходить на улицу?" А мне отвечали: "Мы думали, что страх - это когда опасаешься выйти на митинг, а поняли, что настоящий страх - это когда страшно остаться дома. Когда так крутит внутри, что не усидишь".

Почему нервный срыв стал такой близкой, так часто обсуждаемой в обществе темой? Это-то как раз понятно. Мы, верите ли, переживаем очередной крах социальной утопии. Крах маленький. И утопия была маленькой, еще не укорененной - но все же за последние десять лет философия личного благополучия, политической лояльности и добродетели достатка почти что стала массовой умственной привычкой.

Помню, подслушала я год назад кондитерский разговор. Начало кризиса, идет по улице стайка офисных беби, и делятся молодые люди друг с другом свежей тревожной новостью. "А она еще не знает, что ее уволили?" - "Ах, нет, и ведь ждала повышения! С мужем недавно разошлась..." - "Что же делать?" - "А давайте привяжем ей к компьютеру шарик сердечком и купим плюшевого зайчика?"

Ну нет у голубчиков чувства трагического, не чуют жизни - выросли в примерочной кабинке, воспитаны распялкой и гелем для душа. Но что делать с людьми, которые всерьез верили, что они трудятся в "рабочей семье"? Ведь писали же для кого-то чудесные рекламные буклеты: порадуйте себя и свою рабочую семью покупкой в офис стола "Счастливчик": ширина такая-то, глубина с выдвинутой клавиатурой такая-то. Предлагается в комплекте со столом "Большой босс". Глубина офисного стола "Счастливчик", безусловно, затягивает. И после такой прелести начались месяцы страха. Но - скрытого страха.

Так только по косвенным данным и определишь величину напряжения. Прочтешь, например, данные, опубликованные популярным онлайн-сервисом HeadHunter: "Почти 90 процентов россиян работают сверхурочно; подавляющее большинство трудится по вечерам, а половина - по выходным". Или вциомовские сто граммов (всегда порадуют боевой новостью): "56% россиян признаются, что им трудно жить". Неуютная формулировка. Не трудно живется, а трудно жить. Да, и сорок восемь процентов москвичей боятся потерять работу. Многоватенько.

Москва вообще-то город тайной, незаметной безработицы. Если уж Черкизовский рынок самоуничтожился бесследно и почти без потрясений (разве что я была по-настоящему потрясена этим обстоятельством), то что говорить о клерках и менеджерах - молодые успешники, уж совсем было ставшие новыми москвичами, съехали со съемных квартир и вернулись в родные свои города - и исход этот прошел на удивление неслышно. Попрощались шепотом.

А что касается "Черкизона" - теперь я окончательно уверена, что Москва умеет есть людей. Немыслимое число "высвободившихся" гастарбайтеров - и только два срыва, два громких происшествия. Одно - прекрасное и одно - ужасное.

Прекрасное - это попытка ста вьетнамцев перекрыть Щелковское шоссе. Демонстрация отчаяния. Шли цепочкой, в резиновых шлепанцах. Ростом не выше колеса. В восемь часов утра. Фуры идут в Москву, еще не уволенные менеджеры из Балашихи и Люберец едут на работу. Короче, взрослые пацаны в город поспешают. Как этих тихих маленьких людей на стеклянную лапшу не порвали - до сих пор удивляюсь.

А ужасное - что ж, оно действительно ужасное. В квартире на 11-й Парковой улице молодой человек, уроженец Таджикистана, потерявший работу в связи с закрытием Черкизовского рынка, убил двух своих детей и покончил жизнь самоубийством.

Личная утопия

Разбирать эту историю с нравственной точки зрения совершенно невозможно, так же как невозможно разбирать историю Юрия Меркинда, которая сейчас на слуху, - Меркинда-банкрота, убившего жену и двух дочек и не совершившего самоубийство - по причине отсутствия патрона "для себя". Впоследствии Меркинд также упоминал, что вспомнил о сыне и о своем долге перед ним.

Долг - главное слово в этом деле. За долги должны были отобрать жилье, кредиторы, как утверждает Меркинд, не оставили бы в покое жену и детей. Безо всякой оценки, без пафоса и огня, без того, чтобы ждать психиатрической экспертизы (что она может показать, после такого и здоровый с ума сойдет), разберем: ведь что, собственно, произошло? Тот же самый крах социальной утопии - личной утопии. Вероятно, нужно было прийти к жене и дочкам и сказать: у нас больше нет имущества. И сказать это оказалось невозможно, невыносимо. Кодекс чести офисного самурая не позволил.

Что ж, самурай кончает жизнь из стыда перед собой, банкир - из стыда перед соседями.

Русский банкрот в этом смысле поистине уникален. Из стыда перед собой и соседями он кончает не с собой, а с другими. Мы знаем еще одного самурая, который "сорвался", - майора Евсюкова. Тут, конечно, особая милицейская закваска: лютая безнаказанность и ленивая, барская привычка к власти.

Случаи милицейских нервных срывов можно перечислять до бесконечности - они у нас особо нервные. В снегоуборщиков стреляют, в метро стреляют, на дорогах стреляют, друг в друга стреляют. Недавно стажер (студент Академии экономической безопасности МВД России) выстрелил просто в стенку отделения милиции, где с ним, молодым практикантом, были неласковы. Знаете, как называют начинающих сотрудников в ОВД? Их зовут хотюнчики. Мальчики-хотюнчики.

Милицейские наши, живущие на самом дне власти, живут молодечеством, срываются легко и как бы неокончательно. Верят, что им "баловство" простится: попрыгают они немного на четвереньках, побалуются, поправят фуражку и вернутся в исходную позицию - охранять "общественный договор".

Верно, сытый и пьяный Евсюков тоже не планировал такого оглушительного, окончательного душегубства, просто поделать с собой уже ничего не мог. Как говорят в кругах силовиков, "без главного жил - рано стесал тормозные колодки".

Тяжело, действительно тяжело живется русскому человеку без командира. Внутреннего командира нет и внешнего управления тоже нет. Последнее отобрали - веру в то, что все будет хорошо и достаток, как мед и масло, постепенно стечет сверху вниз и дойдет до самых простых, и честных, и работящих.

Мы же верили в успех, ведь правда же? Он и был нашим авторитетом. Верили в успех, верили в покой, верили в "хорошо". Сейчас и это отбирают.

Только и осталось, что встать на карачки перед леди и лордами и издать звук наподобие воя. Впрочем, еще можно разбить свой мобильный телефон.