Никто не может помочь Михаилу Ходорковскому, кроме него самого.
Есть
люди, которые искренне симпатизируют Михаилу Ходорковскому. Есть те,
кто его ненавидят. Но тех, кто совершенно равнодушен к его судьбе,
абсолютное большинство.
За последние семь лет Михаил Ходорковский
многое сделал, чтобы увеличить число тех, кто его уважает – тем, как
держался под давлением, тем, что писал и говорил.
Тех, кто его ненавидит, за это время вряд ли стало больше, если не считать патологических садистов.
Но и тех, кому Ходорковский безразличен, меньше не стало.
Стабильность
такого расклада сил объясняется просто: все это время Ходорковский
защищает себя, свою свободу и честь. И какое бы мужество он при этом ни
проявлял, это остается его личным делом, к жизни большинства никакого
отношения не имеющим.
И с помощью общих рассуждений о благе
России (точных и правильных, порой глубоких) изменить такое положение
дел не получится. Потому что от этого автора ждут другого, не
настаивают, но ждут.
Может ли гражданин Российской Федерации
рассуждать о коррупции в своей стране? Или, скажем, о моральной
деградации отечественной бюрократии? Или о пагубности, например,
наступления на права частной собственности? Или о скотском положении
людей, не защищенных погонами или деньгами? Любой гражданин имеет на это
полное право.
Но проблема гражданина Российской Федерации
Ходорковского состоит в том, что в его исполнении эти рассуждения
выглядят полуправдой. Потому что он был одним из создателей той страны,
где все это происходило и происходит. Нулевые, которые оказались такими
трагическими для Михаила Ходорковского, не возникли из ничего, они
прямиком выросли из девяностых, таких для него удачных.
И до тех
пор, пока он не расскажет, среди прочего, о своем участии в построении
системы, которая теперь его преследует, Ходорковский будет оставаться в
тюрьме. Потому что количество людей, уважающих его мужество, будет
сильно отставать от числа тех, для кого он – всего лишь один из
неудачливых участников внутривластных интриг, такой же, как Голдовский,
Гусинский, Чичваркин или пытающийся к ним примкнуть в общественном
восприятии Березовский.
Ясно, почему Ходорковский не сделал этого
раньше и не делает сейчас. Он знает столько и про стольких – и такого –
что его откровения, пока он остается в камере, могут стоить ему жизни.
Те, кто сомневается в том, что современные российские нравы допускают
такое развитие событий, могут поразмышлять об этом у могилы Щекочихина
или Магнитского.
Вот так и образуется замкнутый круг: чтобы
Ходорковский вышел на свободу, необходимо агрессивное общественное
давление на тех, кто его посадил; такое давление возникнет тогда, когда
сам Ходорковский решится быть откровенным; откровения эти могут стать
летальными.
И все апелляции к гражданскому мужеству судьи
Данилкина, надежды на либерализм Медведева, расчеты на международное
возмущение в этой ситуации выглядят инфантильным самооправданием. Никто,
кроме нас и Ходорковского, этот круг разорвать не может. Ходорковского и
нас, если быть хронологически точными.
|