В Китае казнят около 1000 человек в год, а в Индии — нищета. Россия на
их фоне — индустриальная цивилизованная страна. Но до западных
инвесторов это пока не доходит, грустит Райан
Чарльза Райана называют одним из столпов
российского фондового рынка. В 1993 г. он и экс-министр финансов Борис
Федоров создали United Financial Group, один из крупнейших российских
инвестбанков того времени, а затем продали его Deutsche
Bank. До конца 2008 г. Райан оставался в «Дойче банке», а Федоров занимался развитием еще
одного их общего детища — компании UFG
Asset Management, не вошедшей в сделку. Но после смерти Федорова
Райан вернулся к оперативному управлению UFG Asset Management. В
интервью «Ведомостям»
он рассказывает об этих событиях и о том, как поменялась теперь его
жизнь.
— Чарли, вы уже больше года снова руководите UFG — как вы
оцениваете это время и результаты?
— На самом деле то, что я
вернулся в UFG как председатель совета директоров, получилось случайно.
До того как мой партнер Борис Федоров умер, этого в планах не было. То
есть я, конечно, планировал вернуться в UFG, но не в таком качестве.
— А в каком?
— Как партнер. Мы с Борисом думали, что компания
будет под его контролем, а я буду его партнером, буду работать из
Америки и иногда приезжать. Я планировал фокусироваться на прямых
инвестициях. Но так получилось, что я работаю в кабинете Бориса и
фактически играю его роль — председателя совета директоров группы. Также
я возглавляю инвестиционные комитеты наших фондов, осуществляю общий
менеджмент группы и кроме этого занимаюсь прямыми инвестициями.
—
Что вы делали все время после того, как продали бизнес?
— Без
работы я не сидел (смеется).
В тот момент, когда мы продавали инвестбанк UFG «Дойче банку», я был председателем совета
директоров всей группы UFG. И в договоре с «Дойче банком» ключевым моментом было условие, что я
продолжу курировать бизнес банка в России после продажи. Но мы не
продали UFG Asset Management, и возник некий конфликт интересов. Поэтому мы решили, что Борис
станет председателем совета директоров UFG Asset Management, а я был
назначен СЕО «Дойче
банка» в России и оставался им до 1 октября 2008 г.
— Тогда
закончилось это соглашение?
— Да. У сделки было три этапа. На
первом этапе «Дойче
банк» купил 40%, и мы с партнерами продолжали контролировать бизнес. Но
согласно договору «Дойче
банк» имел право купить остальные 60% и принял такое решение в конце
2005 г. Сделку мы закрыли в феврале 2006 г. Далее, с февраля 2006 г. до
1 октября 2008 г., я был главным исполнительным директором «Дойче банка» в России. С
1 октября 2008 г. до конца 2009 г. я был председателем наблюдательного
совета «Дойче
банка» в России, но без исполнительных обязанностей и не считался его
сотрудником. В декабре 2009 г. я передал дела Юргену Фитчену, т. е.
теперь он председатель наблюдательного совета «Дойче банка» в России. Сейчас я всего лишь старший
советник в «Дойче
банке», а мое рабочее место — UFG.
— Что подразумевают
ваши обязанности старшего советника в «Дойче банке»?
— В основном это общение с
руководством «Дойче
банка» в Лондоне, Франкфурте, Нью-Йорке по поводу стратегии на
развивающихся рынках и в России. Иногда я встречаюсь с руководством «Дойче» в России по
вопросам их стратегии. Это обычная практика в крупных международных
финансовых институтах. Вообще, я очень доволен результатами сделки с «Дойче банком» — они
удачно купили UFG как для самого бизнеса банка, так и для акционеров и
команды UFG. После покупки UFG доля «Дойче банка» на рынке в России была практически
такая же, как у Deutsche Bank AG в Германии, — мы были лидерами на рынке
акций, займов, слияний и поглощений.
— А потом команда ушла в «ВТБ капитал»…
—
Да, в ушло много народу. Самой большой потерей,
конечно, стал уход ключевого менеджера Юрия Соловьева, но «Дойче банк» быстро
среагировал и сумел привлечь к работе такого талантливого управленца,
как Игорь Ложевский. Интересный момент в том, что, по сути, UFG и «Дойче банк» стали
своего рода инкубатором всего менеджмента в сфере инвестбизнеса в
России. Я этим очень горжусь. Получается, что ДНК «ВТБ капитала» — это люди из UFG и «Дойче». Бывшие ключевые
менеджеры UFG работают и в «Ренессанс
капитале», и в «Тройке
диалог», и в области fund management. Коллектив был активом нашей
группы, между всеми нами и сейчас сохраняются хорошие отношения.
—
Вам не жалко сейчас, что почти весь коллектив разошелся?
— Мы
все вольны выбирать сами, чего мы хотим, — это свободная страна. И в «Дойче банке», кстати,
по-прежнему много людей из UFG, и они все сделали отличную карьеру. Да и
масштаб бизнеса «Дойче»
сейчас другой, чем был у UFG, — это большой бизнес, 1200 сотрудников. И
еще один комментарий по поводу продажи бизнеса UFG: в 2007 г. люди мне
говорили, что я сделал ошибку и продал компанию не в тот момент, что
было рано. А после кризиса они же стали говорить, что это было
правильное решение. Важно то, что это была очень хорошая сделка для
всех, и я очень счастлив. Я был рад сделке как до кризиса в 2008 г., так
и сейчас. Это было правильное решение для компании.
— Но все
равно, наверное, топ-менеджерам «Дойче банка» было не очень приятно, что сотрудники
уходят…
— «Дойче»
получил от сделки хороший результат и до кризиса, и после кризиса. Даже
если некоторые люди ушли. Это успешный и прибыльный бизнес, и я думаю,
что клиентам нравится, как работает «Дойче банк». Кстати, было интересно видеть, что
многие люди снова вернулись в «Дойче». Например, Валерий Пушня, Александр Бронин и
даже сам Игорь Ложевский.
— А почему в 2003 г. вы не продали
управляющую компанию «ОФГ
инвест», а сделали это только в 2008 г.?
— Мы готовы были
продать розничный бизнес в 2003 г. вместе с инвестбанком, но не смогли
тогда договориться с «Дойче
банком». Нашей стратегией с Борисом всегда был упор на альтернативные
инвестиции — хедж-фонды, фонды недвижимости, прямые инвестиции. Ритейл — очень
специализированный бизнес и совсем другой менеджмент. То есть не то что
мы хотели уйти с рынка — мы скорее хотели найти правильного
стратегического партнера для розничного бизнеса.
— И теперь вы
занимаетесь только прямыми инвестициями?
— Я играю две роли в UFG
Asset Management. Как председатель, я занимаюсь всей группой и также
изо дня в день курирую прямые инвестиции вместе с другим нашим
менеджером — Робертом Сассоном. С Робертом мы работали в 1992 г. в
Санкт-Петербурге в ЕБРР.
Флориан Феннер курирует направление ликвидных активов — хедж-фонды и
розничный бизнес «ОФГ
инвеста» (последний
теперь работает под брендом Deutsche
UFG Capital Management). В фондах недвижимости есть Хольгер Мюллер. В
Wealth Management — Оксана Кучура.
— Сколько всего активов под
управлением?
— Примерно $1,4 млрд у всей группы UFG.
—
Расскажите про прямые инвестиции вашей группы.
— [У группы UFG]
был первый фонд, который создал Борис, когда я был в
«Дойче банке». Тогда многие в России
пробовали создать настоящие фонды прямых инвестиций, но успешными стали
немногие. Мне всегда было непонятно и странно, что в такой большой
стране, как Россия, с ВВП в $1,5 трлн так мало фондов прямых инвестиций.
Но Борис практически успел… Так как в конце сентября 2008 г. он закрыл
наш второй фонд прямых инвестиций с активами на сумму более $300 млн. А в
конце октября, когда он попал в больницу, я понял, что должен вернуться
в компанию и взять управление на себя. У нас во всех контрактах было
конкретное условие, связанное с «ключевым человеком» [в управляющей компании фонда
прямых инвестиций], т. е. лично с Федоровым. И когда Борис умер, я
поговорил со всеми инвесторами о том, что желающие вправе уйти. И для
меня было хорошей новостью, что $200 млн из этих $300 млн у нас
осталось.
Однако потом разразился еще один скандал на рынке,
когда вскрылось, что г-н Берни Мэдофф украл гигантские суммы денег у
инвесторов, — и несколько наших клиентов также потеряли на этом большие
деньги. После этого у нас в фонде осталось только $150 млн. Но с тех пор
мы привлекли еще $75 млн и через несколько дней закроем второй фонд
прямых инвестиций на уровне $225 млн.
— И куда вы будете эти
средства инвестировать?
— Пока мы проинвестировали $100 млн.
Заключили четыре сделки. Мы купили долю в компании «Яндекс».
Я давно был вовлечен в этот бизнес и планировал играть более активную
роль в совете директоров «Яндекса»
после ухода из «Дойче
банка» (пока я был в «Дойче», существовал
конфликт интересов, так как «Яндекс» был клиентом «Дойче банка»). Мы [фонд прямых инвестиций UFG]
инвестировали в «Яндекс»
$25 млн, купив очень небольшую долю в компании. Потом, в декабре
2009 г., мы купили компанию Rising Star Media, которая управляет сетью
кинотеатров «Киностар».
Это была очень удачная сделка. Лучше быть счастливым, чем умным (смеется): кто же знал,
что «Аватар» станет
такой сенсацией в кинопрокате, и, как оказалось, мы выбрали очень
хорошее время для покупки компании. И, конечно же, у нас очень хорошие
партнеры: Пол Хет, СЕО Rising Star Media, и Шери Редстоун. Шери и Пол
вместе строили этот бизнес. Третья сделка фонда — это новая компания «Русские башни»,
которая будет заниматься строительством телекоммуникационных башен и
сдавать в аренду место на башнях для сотовых операторов. И последняя на
сегодняшний день сделка — это доля в компании «Энфорта». Это региональный телекоммуникационный
оператор — в основном для корпоративных клиентов в сфере среднего
бизнеса в регионах Российской Федерации.
— Какие у вашего фонда
пакеты в этих компаниях?
— В основном мы покупаем контрольные
пакеты. Но мы также можем инвестировать совместно в группе других
инвесторов и таким образом фактически получать контроль как часть
группы.
— А с какими инвесторами вы, например, инвестируете
совместно?
— Например, в «Яндексе» это Baring Vostok и менеджмент. Но,
конечно, в «Яндексе»
мы не имеем контроля, у нас там всего пара процентов.
— А вы в «Яндекс», наверное, в
преддверии IPO инвестировали?
— Посмотрим, для России это было бы
очень хорошо. Я считаю, что [гендиректор и совладелец «Яндекса»] Аркадий
Волож — один из самых лучших примеров русского предпринимателя,
построившего уникальную компанию, которая каждый день успешно
конкурирует с таким гигантом, как Google.
— Они будут делать IPO или нет?
— Решения делать или не
делать IPO пока не принято. В принципе, конечно, это обычный путь для
такой компании. Например, китайская компания Baidu, аналог «Яндекса», провела не
так давно IPO на NASDAQ. Но в последнее время рынок был плохой, и
компания («Яндекс»)
всегда анализирует этот момент.
— По-моему, в России успешных IPO
в медиа не было, единственное исключение — СТС.
— Да, именно так. И поэтому, я думаю, если это IPO состоится, [для
рынка оно] будет очень хорошим примером. На американском рынке первое
IPO интернет-компании тоже ведь прошло не так уж давно, в 1995 г. (это была Netscape).
Многие предприниматели увидели пример Netscape и тоже решили провести
свои IPO. Так что, я думаю, это [IPO «Яндекса»] может быть искрой, катализатором — и
тогда многие предприниматели [в России тоже] встанут на этот путь.
—
А из первого фонда прямых инвестиций UFG уже вышла?
— Мы его
весь проинвестировали и управляем портфельными компаниями. Этот год был
очень тяжелым. Одним из хороших моментов стало то, что Борис успешно
продал несколько компаний до кризиса. Мы инвестировали порядка $270 млн
из первого фонда и уже вернули инвесторам более $200 млн. IRR (внутренняя норма прибыли) разная, но в среднем около 42%, по
лучшим сделкам — порядка 62%. Это неплохой результат. Конечно, в
компаниях, которые еще остаются в портфеле фонда, сложились разные
ситуации за время кризиса, но некоторые компании успешно этот кризис
преодолели. И также уже в кризис мы продали «Русский алкоголь». Было несколько компаний,
которые пострадали от кризиса в большей степени, чем другие, например «Куда.ру». Но я рад,
что мы успели вернуть часть денег до кризиса и что мы успешно продали
большую компанию во время кризиса. Сейчас мы думаем, как оптимально
построить управление оставшимися семью портфельными компаниями. Среди
них TSG — [у нее лицензия на] месторождение золота на Камчатке. Это
публичная компания, она торгуется на бирже (в секторе AIM на London Stock Exchange). У нас есть
также небольшой банк, «Унифин»,
и региональная ритейловая компания «Уютерра» (товары для дома).
— А третий фонд прямых
инвестиций не собираетесь делать?
— В этом бизнесе обычно
инвесторы дают право делать новый фонд, когда уже проинвестировано
70-75% прошлого фонда. То есть мы должны будем проинвестировать еще
$50-60 млн и тогда получим право сформировать третий фонд.
— Вы
уже с кем-то разговариваете на эту тему?
— Да, конечно, это
постоянный процесс. Я считаю хорошим знаком, что долгосрочный
консервативный капитал — такой как глобальные пенсионные фонды Европы, Азии и Америки —
начинает анализировать возможность инвестиций в Россию. Раньше многие
международные инвестиции в Россию носили скорее спекулятивный характер, а
пенсионные фонды — несомненно качественные инвестиции. Я думаю, это
свидетельствует о том, что российский рынок уже более зрелый.
— А
что с вашими инвестициями в недвижимость?
— Наш бизнес в
недвижимости сильно беспокоил меня во время кризиса. Не было ясно, как
сильно упадет рынок. Но все получилось лучше, чем я ожидал. Например, до
кризиса мы купили огромное количество земли в Брянской области —
20 000 га — и планировали продать ее западному, европейскому партнеру,
но он отказался [от покупки] в связи с кризисом. Мы стали думать, что
делать с этой сельскохозяйственной землей, — мы же финансисты, как ею
управлять? И нашли европейского фермера, который теперь там живет и
занимается настоящим сельскохозяйственным бизнесом в партнерстве с нами.
Мы уже засеяли 4000 га пшеницей и планируем засеять еще 3000 га ячменем
и рапсом. Это пример правильной управленческой реакции на кризис.
—
А всего сколько земли в фонде?
— Примерно 20 500 га.
—
Есть какие-то офисы в Москве?
— Это наша новая стратегия. До
кризиса мы считали самыми интересными инвестициями вложения в землю. А
сейчас мы видим хорошие перспективы инвестировать в коммерческую
недвижимость в Москве и Санкт-Петербурге с качественными арендаторами и
буквально в ближайшие дни планируем закрыть сделку по покупке одного из
офисных зданий в центре Москвы, о чем мы объявим дополнительно.
—
Какова структура собственности в UFG?
— Это партнерство —
партнерство между людьми, которые работают в нашей компании. Семья
Бориса также остается одним из акционеров. Кстати, в нашем отделе прямых
инвестиций работает сын Бориса Федорова. Он давно работал в Delta
Private Equity Partners (DPEP),
а после того как мы провели слияние DPEP c UFG Private Equity, он стал
работать внутри нашей команды.
— Когда была сделка с DPEP?
—
Год назад. Мы давно поддерживали тесное деловое сотрудничество — я был
партнером DPEP с самого начала, и наша интеграция не стала
неожиданностью. Юридически контроль перешел UFG, но фонд Delta Private
Equity продолжает существовать под тем же названием. Финансовых
взаимоотношений при интеграции не было, так как UFG и я уже были одними
из ключевых инвесторов DPEP. [Председатель совета директоров Delta
Capital] Патриция Клорети и я пришли к договоренности, и она теперь
старший советник UFG Private Equity. Мы с Пэт давние партнеры.
— А
в UFG сколько партнеров?
— Немного — пять-шесть. Здесь нужно
понимать, что понятие «партнер»
немного искусственное. Во многих наших фондах одним из требований
инвесторов является обязательное инвестирование в фонды самих
управляющих этими фондами, а также условие, чтобы часть прибыли от
инвестирования шла команде, поэтому многие наши сотрудники — партнеры.
Так, например, я считаю Роберта моим партнером, но в то же время на
уровне холдинговой компании партнеров меньше, как я сказал, всего
пять-шесть.
— У вас крупнейшая доля?
— Я и Борис — мы
вместе имели контроль.
— Каковы финансовые результаты и прибыль компании?
—
В этом бизнесе люди всегда прозрачно говорят об активах под
управлением, но никто не говорит о прибыли. Здесь уже можно просто
посчитать исходя из активов под управлением. Индустрия достаточно
прозрачна.
— А какая разбивка активов по направлениям?
—
Около $220 млн — в недвижимости, примерно $800 млн — в ликвидных активах (т. е. совокупно в
хедж-фондах UFG, паевых инвестиционных фондах и в доверительном
управлении Deutsche UFG Capital Management), в фондах прямых
инвестиций — порядка $300 млн. Еще около $90 млн в Delta Private Equity.
И еще у нас есть фонд Almaz Capital Partners, венчурный фонд в области
высоких технологий. Я подумал, что лучше сделать этот фонд в партнерстве
со специалистом в области технологий — Александром Галицким. Инвесторы
фонда Almaz — UFG ($20 млн),
Cisco ($30 млн), ЕБРР (примерно $20-25 млн),
генеральные партнеры — я, Александр Галицкий и Питер Лукьянов.
— А
что делает этот фонд?
— У нас доля в «Яндексе» (маленькая, меньше $3 млн). Мы инвестировали в
Parallels, это одна из самых успешных технологический компаний — один из
мировых лидеров в области виртуализации, cloud computing (так называемая «облачная обработка
данных»). Идея состоит в том, что 120 лет назад у людей был сейф дома и
принято было хранить все деньги дома. Сегодня лучше всего, если ваши
деньги в банке. То есть сейчас, если вы посмотрите на мое рабочее место,
там только компьютер — металлическая коробка, и в ней вся моя
информация. А через 120 лет люди будут думать, что хранить всю
информацию на компьютере в офисе или дома еще более смешно, чем хранить
деньги дома. Идея cloud computing именно в этом. Наша информация не
будет храниться у нас в офисе, а вся будет размещена в дата-центре. И
прямо оттуда с этой информацией можно будет работать легко и защищенно.
Программное обеспечение, которое позволяет работать с информацией не у
себя на компьютере, а удаленным доступом в таком дата-центре, очень
сложное. Только две компании в мире могут его делать: VMware в США и вот
эта российская компания Parallels.
В Parallels мы инвестировали
примерно $10 млн, это небольшая доля. Мы также инвестировали в компанию
Alawar — наверное, знаете: у них есть игра «Веселая ферма», мои дети очень любят.
—
Откуда у вас такое увлечение IT?
— Я люблю IT. Мне нравятся люди в
IT, очень интересно работать с такими уникальными людьми, как Сергей
Белоусов из компании Parallels и, конечно, Аркадий Волож. Это очень
интересные и умные люди. В 1997 г., когда UFG уже был большим
инвестбанком, многие наши клиенты начали создавать свои фонды прямых
инвестиций. Мы понимали, что, если мы станем инвестировать напрямую в
компании, возникнет конфликт интересов и мы будет конкурировать с нашими
клиентами. Поэтому моя стратегия была рассматривать те компании,
которые не интересуют инвестбанки. И IT тогда был уникальным сектором,
где UFG могла заниматься инвеcтициями без конфликта интересов. Тогда в
1998 г. мы создали фонд с известным американским IT-инвестором —
компанией Columbia Capital с капиталом на сумму $90 млн. К сожалению,
этот фонд мы создали в первую неделю августа 1998 г. А в конце августа
мне уже начали звонить инвесторы и говорить: «Мы не хотим инвестировать и хотим деньги назад». Я
пытался их отговорить, убеждал, что момент для инвестиций стал еще даже
лучше, чем до 17 августа! Но практически все отказались, и мы тогда
закрыли фонд и вернули деньги. Но одна группа инвесторов все же
согласилась со мной, что надо инвестировать, и мы создали партнерство,
которое назвали «Рунет» (Ru-Net). Около $9 млн в
начальном капитале были от моего друга Майкла Калви и Baring Vostok, а
$11 млн — от партнеров и клиентов UFG. Именно через Ru-Net мы купили
тогда «Яндекс», контрольный пакет «Озона», компанию «TopS BI». То есть мы инвестировали в самые успешные
компании.
— А в «Яндексе»
у Ru-Net доля сохраняется до сих пор?
— Мы тогда купили 35%, и
Ru-Net до сих пор остается акционером «Яндекса». Но сегодня Ru-Net владеет порядка 27-28% «Яндекса», а крупнейший
инвестор в «Яндексе»
сейчас Baring Vostok и, конечно, менеджмент компании. У нас самих пакет
в «Яндексе»
маленький, и, если вы соберете все наши доли, будет не более 8%. То есть
контроля у нас нет. Кроме того, у «Яндекса» заключен договор со , что Сбербанк является держателем «золотой акции». Мы и не
претендуем на контроль. Все наши доли в разных карманах, но ни у кого
из нас так или иначе контрольного пакета нет.
— А какие у вас еще
есть бизнесы?
— Мой основной бизнес — UFG, а все остальное — это
участие в нескольких советах директоров. Я в совете директоров «Совкомфлота».
Существует госпрограмма по назначению независимых директоров в
госкомпании, которые планируют IPO. Еще я много поддерживаю различные благотворительные программы. Например, я являюсь
членом правления Американо-российского фонда по экономическому и
правовому развитию, а также сопредседательствую в наблюдательном совете
Московской школы политических исследований.
— Зачем вам нужна
школа политических исследований?
— Эту школу основала прекрасная
русская женщина Елена Немировская. И я только стараюсь быть полезным.
Среди членов правления — Александр Волошин, Михаил Задорнов, Сергей
Недорослев, Владимир Плигин, Тоби Гати, которая ранее работала в
администрации президента Клинтона. То есть это интересная группа людей. У
меня нет там бизнес-интереса, но я посвящаю этому [проекту] свое время.
— А какова ситуация с бизнесом UFG Wealth Management?
— Это
пока небольшая компания. Идея очень хорошая, но нам надо дождаться, пока
рынок разовьется и созреет. Основная идея бизнеса — это
преемственность. После перестройки возникла ситуация, когда многие люди
накопили значительный капитал, но пока в России нет опыта передачи
состояния от родителей к детям в цивилизованной форме. Поэтому я думаю,
что эта область финансов будет развиваться достаточно быстро. Семейный
офис — это большой бизнес в Европе, Азии, Америке. И люди рано или
поздно захотят создавать трасты для своих семей, финансировать
образование, здравоохранение семьи.
— Ваши личные деньги в UFG
Wealth Management есть?
— К сожалению, этот бизнес в России не
для американских граждан, так как в Америке очень жесткий режим
налогообложения и у нас нет таких возможностей, как у европейцев. Но мои
личные деньги есть во всех фондах UFG. Я ем то, что я готовлю. Я бы
очень хотел иметь возможность отдать свои деньги под управление и в наш
Wealth Management, так как команда очень хорошая, но, увы, не могу.
—
Как после последних событий (с
Чичваркиным, Магнитским, «Евразией»)
инвесторы смотрят на Россию?
— Более-менее. За эти 20 лет, что я
работаю на рынке России, каждый год налицо прогресс, шаги вперед.
Например, я помню, как я в первый раз был в Минфине в 1991 г. Тогда там
был один человек, от силы трое, которые понимали, как работает мировой рынок. Сегодня, если вы встречаетесь с
г-ном Казакевичем и, конечно же, с г-ном Кудриным — одним из самых
успешных министров финансов в мире, — это совсем другой уровень (Петр Казакевич —
замдиректора департамента международных финансовых отношений,
государственного долга и государственных финансовых активов Минфина,
Алексей Кудрин — министр финансов РФ. — «Ведомости»). Сложно даже себе представить, какой
колоссальный прогресс был достигнут за 20 лет.
Но, с другой
стороны, принято считать, что Россия — европейская страна (я имею в виду не как
Греция, а на уровне Германии, настоящая серьезная европейская держава).
Поэтому существуют определенные ожидания, что Россия будет такая же, как
другие сильные экономики. И возникает разрыв между этими ожиданиями и
тем, чего России удалось достигнуть. Но я отношусь к этому философски. Я
вижу несомненный прогресс, который за эти годы был достигнут.
То,
что случилось в московском метро, — ужасно для всех. Но такие теракты
были и в Америке, и в Лондоне.
И еще по поводу оценки России.
Увы, я вижу, что среди стран БРИК Россия пока на последнем месте.
Конечно, я не думаю, что это правильно. Инвесторы сейчас сначала смотрят
на Китай, потом на Индию или Бразилию, а мы при этом последние. Но вы
только вдумайтесь: сегодня одна компания в Бразилии, Petrobras, имеет
рыночную капитализацию выше, чем весь нефтегазовый сектор в России. Это
же немыслимо. И это еще одна очень хорошая причина, по которой
инвесторам стоит инвестировать в Россию: это лучшее место для получения
хороших результатов от инвестирования. Но инвесторы нервничают, потому
что ожидания, как я думаю, слишком высоки. Известно, что в Китае казнят
около 1000 человек каждый год, в Индии — нищета, а Россия — это
индустриальная, цивилизованная страна. Но инвесторы пока не прониклись
Россией, и я думаю, что сейчас ключевая задача России — это улучшение
инвестиционного климата.
— Что для этого стоит сделать?
—
Надо в первую очередь остановить рейдерство. Бывали моменты, когда
рейдеры пытались захватить нашу собственность, и это было несколько раз.
Но мы работаем на рынке с 1994 г., у нас есть команда юристов, деловые
контакты, и мы можем защитить наши интересы и интересы наших клиентов.
Ну а если бы я был бедный молодой Иван Иванович, русский
предприниматель, и я бы думал, создавать ли мне свою компанию… Как такой
предприниматель сможет защитить свои интересы от рейдеров? Вот почему
40 000 людей из России живут в Кремниевой долине в США. Причина в том,
что там они смогли создать компанию без всяких рейдеров. Правительство
России должно создать такой инвестиционный климат в стране, чтобы
простой русский человек, потенциальный предприниматель мог инвестировать
свое время и быть уверен, что, если он создаст успешную компанию, он
может либо сделать IPO через ММВБ,
либо получить финансовые ресурсы от пенсионных фондов, и
никакие рейдеры не украдут его имущество. Это самая большая проблема, и
дело в создании благоприятного инвестиционного климата не для
иностранных инвесторов, а для самих граждан России.
— С какого
года вы живете в Москве?
— Я начал работать в Москве в октябре
1992 г. В 2008 г., еще до смерти Бориса, моя семья переехала в Америку.
То есть половину времени теперь я провожу в Москве — половину в Америке.
— А вы не считали, сколько денег за это время вы привлекли в
экономику в России?
— Я не знаю, сколько точно, думаю — много.
Если вы посмотрите на инвестбанки, они сделали большую работу по
привлечению денег в Россию. Если только посчитать публичные и долговые
размещения, я думаю, это десятки миллиардов [долларов].
— В IPO «Русала»
вы участвовали?
— Нет, я не вмешиваюсь в инвестиционные решения портфельных управляющих
наших фондов. Но они считали, что стоимость акций после размещения
упадет, — так и произошло. Я не говорю управляющим, что им делать.